Мой разум был вместить готов

     Все краски луговых цветов,

     Мои мечты еще светлей

     Казались в зеркале полей;

     Но Джулиана лишь пришла —

Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла.

     От скорби таю столько дней,

     Луга ж — все ярче, все пышней,

     И все полянки до одной

     Лежат в цветах передо мной,

     А Джулиана лишь пришла —

Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла.

     Поля, у вас коварный нрав:

     Вы, дружбу верную предав,

     Цветете, май встречая свой,

     Я ж — гибну, попранный стопой!

     Ведь Джулиана лишь пришла,

Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла.

     Смогу ль безжалостных простить?

     Ну нет, теперь я буду мстить:

     И сам я, и поля в цветах —

     Мы сгинем и падем во прах:

     Всё Джулиана! Лишь пришла —

Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла.

     Пусть лягут надо мной цветы —

     Наперсники былой мечты,

     Чтоб стать соцветьям луговым

     Венком над камнем гробовым!

     Ах, Джулиана! Лишь пришла —

Мой ум, как я — траву, на гибель обрекла…

Живые свечи, осветив

Для соловья ночную тьму, —

Чтоб было сладостный мотив

Светлей разучивать ему, —

Кометы, осветив поля

И предвещая — не всерьез —

Не бой, не гибель короля,

Всего лишь близкий сенокос, —

Рой дружелюбных светлячков,

Тем косарям светя в пути,

Кто средь болотных огоньков

Домой не может добрести, —

Вы зря хотите мне помочь:

Здесь — Джулиана! Как в бреду,

Я проведу с ней эту ночь —

И путь обратный не найду…

Уразумев, что я венцом из терний,

     Из года в год свершая зло,

     Язвил Христу чело —

Грех искупить я ринулся в смятенье:

     Везде, в саду и на опушке,

Я рвал цветы (мои плоды — цветы),

     Я рушил башни красоты,

Которыми венчал мою пастушку.

И грудой тех цветов я любовался,

     И думал (пестуя тщету),

     Что я такой венок сплету,

Каким царь славы не короновался…

     И вдруг я вижу: древний змей

     Мерцает чешуей пятнистой

     В цветах, самих цветов немей,

     В венках тщеславья и корысти…

Глупец, своих соцветий славой бренной

Я б осквернил небес венок нетленный!..

Но Ты, кто змея укрощает смело,

Распутай вмиг его силков извивы,

Его сплетенья скользкие развей,

Разрушь мое искуснейшее дело,

Поправ ногами мой венок красивый,

Чтоб умер меж цветов сокрытый змей!

Венком, что сплел я для главы Твоей,

Свои стопы пречистые обвей!..

          В росинке, что рассвет,

          С груди лучистой уронив,

               На розе оставляет,

          Любви к земному дому нет,

          Но совершенство мест иных

               Росинка нам являет,

               Она кругла — хранит она

          Подобье сферы той, где рождена.

          Пурпурной розе уделив

               Надменное касанье,

          Грустит в разлуке с небесами,

               Печальный перелив —

                    Ее слеза:

С родною сферой слиться ей нельзя,

Она дрожит, всех сторонится,

          Боится оскверниться,

          Но солнце жалость ощутит,

Вдохнет ее — и в небо возвратит…

               Душа ведь тоже — капля, луч,

Ее излил бессмертья чистый ключ,

И, как росинка на цветке, всегда

          Мир горний в памяти держа,

          Она, земным цветам чужда,

          Своим лишь светом дорожа,

Смыкает мысли в некий круг, неся

В сей малой сфере — сами небеса.

          Отчужденность избирая,

          На путях земных томясь,

          Мир окрестный презирая,

          Но к сиянью дня стремясь,

          Вверху светла — внизу незрима:

          Здесь — всем чужда, а там — любима;

          И к восхожденью все смелей,

          Решась, готовится она:

          Одной лишь точкой — на земле,

          Вся — в горний мир устремлена…

Так капля манны покидала высь,

Густела, стыла и спадала вниз,

Но оставляла землю в некий час,

К бескрайней славе солнца возвратясь!