Поэмы (1976 – 1994)
Дождь Средь войск земли — благословенна будь, До неба ростом — армия морская! Тысячекратно преграждая путь И снова беспрепятственно впуская, Поешь: «Воскресни — и из тучи пей!» И вновь — у губ, и вновь свистишь поодаль… Бубенчики распавшихся цепей И путы с неба спущенной свободы! Когда в гробницу страха жизнь легла, Когда безумье было облегченьем,— На ум, как на спаленные поля, Вы низошли пророческим реченьем! Вы пели властно, к вечности будя, У времени на густохвойных склонах. Спою и я, за струями следя. И терем без единого гвоздя — Да будет крепче кровию скрепленных!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …Был вечер густ. Играл бессонный Рихтер. И, выйдя в мелочь свежего дождя, Суть музыки запамятовал Виктор. Она взошла в сознанье погодя — Когда во всю ревущую длину, Устав от запахов вокзальных, поезд Обрушился в вечернюю волну — И пел, во тьме мелкопоместной моясь. И в тамбуре мелодию одну Зрачки твердили, станции встречая. И в ней стакан недопитого чая, И лишний, осчастлививший билет, И дама, поводившая плечами От скуки, и концерты прошлых лет — Кружат весенней сорванной листвой, И каждый лист — живой в многоголосье, И длится равновесья торжество, Как чудо в их нахлынувшем хаосе. И это — Бах и музыка его… …Одиннадцать мелькнуло полустанков. Шлагбаумы с расцветкой арестантов Впускают поезд. Виктор видеть рад, Как на плакате два бойца из танков Встречают прошлой осени парад. Дождь, бывших пассажиров подхватив, Как опытный носильщик чемоданы, Уносит их. И в суете мотив На станции сиротской долгожданной Теряется, свой скользкий луч скрестив С березовыми мокрыми ветвями. И Виктор ищет, шевелит бровями, Но нет — не вспомнить. И темно притом. Здесь только пьяный хвалится правами, Да туча ловит мир открытым ртом. И свет заката тает восковой, А через рощу путь еще не близкий, — Да ну его, мотив. Ведь не впервой. Ведь он не паспорт: выбросишь без риска… …Большим плащом накрывшись с головой, Уходит Виктор в воинскую чащу. …И жизнь с дождем несут сквозь лес журчащий Его, как полуспящее дитя Отец усталый, засыпая, тащит… Забывшись, словно медленно летя, Он шел меж веток, не заметив, как, Мелодию тропинки прерывая, Фонарь в дотоле незаметный мрак Вонзился и сгустил его, кивая Дубов косматых тенью. Лай собак Прошел, как дрожь, по утреннему лугу. И вдруг, подобно вспугнутому кругу На камнем растревоженной воде, Расплылся бас: «Привет душевный другу! Здорово, Виктор! Пропадаешь где?» Дождь, пробуждая, падал на лицо… Всмотревшись, он вскричал: «Откуда, Яков?» — И под навес на ветхое крыльцо Взошли.— «Во всем и всюду одинаков, И сызмальства считаясь подлецом, Ты опоздал часочков этак на семь…» — И на крыльце запахло пятым классом, И окриками школьного двора… — «Вчерашним чаем эту полночь скрасим!» — — «Я так подумал — дверь открыть пора…» …Возня с замком, каникулярный смех, Скрип, запах чая и сырой фанеры. — «Полдня в кустах скрывался ото всех, И только ливень действовал на нервы.» — «Переоденься. Не соболий мех, Но рубище, достойное дервиша…» Строй дождевой маршировал по крыше… — «Так от кого ты прятался? Ответь!» — «За стенкой кто? Соседи? Можно тише?» — «Там Васька. Расхрапелся, как медведь.» — «А, это тот, что восемь лет назад… Он жив еще?» — «Как слышишь.» — «Снова стонет? Он, видно, жизни и во сне не рад: По крикам судя — и горит, и тонет…» — «Что ж, получил по долгу службы, гад… Так что ты? Не по этому ли делу?» — «А разве так не видно? Не в беде ли, Ушедши из дому, под ливнем ждут, Пока душа не отсыреет в теле, Глядясь в стекло стекающих минут? А в чемодане — шесть любимых книг, Электробритва, рижский хлеб и вафли… Сидишь — и поджидаешь каждый миг Гостей незваных… Ну скажи — не граф ли?» — «Так ты боялся, чтобы не настиг Тебя закон карающий на даче, Притом не на твоей?» — «Могло б иначе Все обойтись, не так, как в прошлый раз… Я верю в Бога, только не в удачу. Два года ссылки. Бог от срока спас…» …Вдруг свет погас. Тогда в беседу их Включился дождь, безмолвно-говорливый, И от его признаний Яков стих И сидя задремал, почти счастливый… …И был рассвету дорог каждый штрих Дождем густым расчерченного сада, И он решил: художнику не надо Мешать, а рядом тоже места нет — И за садовых влажных туч ограду Он скрылся, седоватый сея свет… — «Я утром, дом разыскивая твой, Названье слышал — «воинская роща»… Неужто там, прикрытые листвой, Стоят ракеты? Объясни попроще»,— Спросил, очнувшись, Яков, чуть живой От сновидений тягостных без счета. — «Там, кажется, в войну стояла рота,— Василий врал.— Не помню уж сейчас. Иль просто так — назвали в честь кого-то: Помещика… Пошли туда, как раз!..» …А дождь к утру немного отдохнуть Намерился, друзьям предоставляя Свою замену мелкую и путь В глухом лесу, хранившем запах чая. Им воздух и теснил, и полнил грудь Предчувствием полетов небывалых, Им жизнь в сменяющихся покрывалах — В зеленых, голубых — входила в кровь И пела им, как могут на привалах Петь воины очищенных миров: «Средь скал и садов твоих — Как вихрь, Олени, олени! Сквозь сорок слепых поколений — Ты сердцем лови их! Здесь — полночь и полурассвет: В родстве с глаголами вещих, Там — дети убитых, воскресших — В сияньи, в игре, в торжестве! Прислушайся и пойми — В семи Свечах Твой фитиль зачахший И воск Твоих войск Зажжен Моленьем мужей и жен — И пламя вскипает в чаше! Кому во врата вступить— И солнечной крови У мертвых веков в изголовьи Горстями испить? Средь скал и садов, Средь оленьих следов — От света миров замри! Там луч, не ломаясь, длится, Там грозных Ангелов лица — В границах Новой Земли!..» 1976
Встреча Снег таял, над страной огромной Сочился с крыш, а возле нар, Внизу, скопился лужей темной И людям кровь напоминал. Но он ее с земли смывал, И лишь в горах взгремело звонко — И снежно-каменный обвал Убил бежавшего ребенка… . . . . . . . . . . . . . . . …Их четверо, средь них витает Дым сигарет и рой теней, И каждый об одном мечтает — Поговорить наедине С другим. Вино на самом дне, И льдинкой будущее тает. Они сошлись к какой-то дате, И каждый свой язык стерег, И каждый знал, что здесь — предатель, Подозревал двоих из трех. И встретились они некстати: Здесь крест трагических дорог Стальным гвоздем скрепиться мог. И с каждым вздрагиваньем лифта Их в дрожь бросало, четверых, И зарождалась не молитва, Но неосознанный порыв В их душах.— Прочь из этой темной Поры тянул и к смерти звал… Снег таял над страной огромной, Сочился с крыш и кровь смывал. И каждый видел два — враждебных, Одно — любимое лицо. В слепом преддверье дней судебных Оно пленительной пыльцой Пчелиной памяти казалось. В слепом октябрьском саду — Одна нетронутая завязь… И в улей смерти рвался дух — Влететь негаданно и круто, С амброзией внезапных слез, С последними словами друга, С которым верил, плакал, рос. Но даже это не сбылось… Внезапно обрывался выдох, Нежданно обжигался вдох,— Смешенье жизней — не разбитых, Но тьмой растертых в порошок, И голоса ослепших скрипок Над крематорием надежд… Как снег на крыше густ и свеж, Как на земле от крови липок! Кто нас судом неправым судит? Он черен, зорок, нераним. Он обрывает нити судеб, Мы все виновны перед ним. Кто братьев выстроил в колонну? В тюрьму, на муку и во тьму Они идут — по-одному, По тысяче и миллиону. 1976
Ралф Уолдо Эмерсон Вступленье Еще ни брата, ни врага Не ведал я: был сумрак тих, Но, как ребенок, выбегал Творенья свет из глаз моих: Секунду кленом пред грозой Стоял он с видом новичка,— Ему стал узок горизонт, И он шагнул за грань зрачка. Я так хочу его собрать, В душе, как птицу, запереть, И лет мне нужно тысяч пять, А дни сокращены на треть, Но в эти злые времена Я лес и небо повстречал, И верой мысль опьянена, И я, как ты,— лицом к лучам!.. 1. Детство …Дух заблудился и скорбел, Дрожал в пути меж «да» и «нет»… Паденье. Тело. Колыбель. Американский континент. А чтобы мальчик не скучал, Ему картина удалась: Художник света и луча — На сто ключей открытый глаз! И сад, и мельницу, и луг, И драгоценных рек металл Он заключал в прекрасный круг, И краски браком сочетал… 2. Урок истории …Его учили в те года, Что цел поныне римский мост, Но в нем нуждались не всегда, И по воде ходил Христос. Хоть миновали сотни лет, Но с этим каждый был знаком. А как ему преодолеть Межзвездной тяжести закон? И каждый атом нес печать Непостижимого Творца… Он ждал чудес. — Но как начать Служенье — в Храме без конца? И как заставить петь — язык Простых веществ? И как вдохнуть В слепое — свет?.. Звучал призыв, И он ступил на новый путь… 3. Озерная школа …Старинной Англии холмы, И дни — как замки у дорог, И распрямление зимы — Как детства раннего урок. И, вместе с Кольриджем творя В воздушной школе у озер, По первым строчкам букваря Скользил его рассветный взор, И раскрывался снов секрет: Покуда жив — понять спеши, Чтоб навсегда не умереть, Что мир — метафора души!.. 4. Братья …Он чьи-то взоры ощутил — И оглянулся: на него Смотрели Жители Светил В поруке неба круговой. Слепил Платон сверканьем слов, Ввергал Шекспир в крутой восторг, И разрывал завесу снов Великий мистик Сведенборг. И в жарких залах зрелых лет Он громко говорил о них — В их круг воспринятый поэт, Наследник, брат и ученик… 5. Хвала …О миг, застывший в полноте, О мысль безмерная моя, О берег пляшущих детей Для тленных лодок бытия! Пусть миг за мигом исчезал, Пусть век вселенная спала,— Ее проснувшимся глазам Открылось, как она светла! Как пыл воюющих морей, Всевидящий, сгущенный глаз — Она из памяти моей Твореньем новым излилась. И Ты, Отец, к стране иной Меня провел сквозь этот мир, Ты дал мне пить любви вино И хлеб страданий преломил, И я, смешав хвалу и грусть, Губами луч зари ловлю: Я ухожу, нет — остаюсь! Я умираю, нет — люблю!.. 1977
Ученик Александру Вустину 1. Проповедь Будды Когда он боролся с последним лучом, С последними трелями птиц,— Архатам, в смирении падавшим ниц, О чем говорил он, о чем? Когда великий Будда гасил Свеченье своей души,— Закрыв глаза, из последних сил, О чем он шептал? — «Спеши Рвать зренья верви, и вырви вкус, Ушам и глазам не верь,— Мирам не внявши, я запер дверь И к призракам не влекусь. И ты от иллюзий беги, ученик, От чувств отрешись и ты, Чтоб вслед за мною и ты проник В беспечальный мир пустоты. И птиц, и бабочек много вокруг,— Их сотни в скорби немой Слетятся — оплакивать холод рук Того, кто и не был мной!» 2. Отлучение …Полны решимости ученики — Они идут на собор, К сиянью звезд совершенством близки, Во всем довольны собой. Один Ананда смотрит назад, Вздыхает с тайной тоской, И чем-то делится с садом, с рекой, И рвет в пути виноград. — Не ты ли отшельника чистый покой На тревоги миров променял? О чем ты беседовал с садом, с рекой? Что с грустью глядишь на меня? Не дрогнут лица, и взгляд наш чист, Нет места средь нас таким… Ананда! Общину святых — покинь, Страстям — у лозы учись!.. А время оленем бежало от них, Гора безмолвья цвела, велика, И стаей невиданных птиц цветных На Запад неслись облака… 3. Жалоба — Вот я, Ананда, теперь говорю, А ты не слышишь меня… С тобой, Учитель, я пил зарю, Вдыхал бессмертье огня. И ты другому меня учил, Чем их, на восходе дня… Теперь собор меня отлучил, А ты не слышишь меня. Ты зренье вырвал, ты слух замкнул, Ушел за пределы бед. В рыданьях я подхожу к окну: Темно. И тебя в нем нет… — Так пел Ананда, и плакал всласть, И в смерти — любви искал… Внезапно третий открылся глаз, Над небом и бездной обрел он власть, Взлетал на высоты скал, Повсюду дух его проникал, В прошедших веках витал, И бабочек сотни слетались к рукам, И пили жизни нектар… 4. Собор учеников …Согнувшись под тяжестью, нес Собор Учения драгоценный груз, Но все молчали: сами собой Слова не слетали с уст. Был словно отнят словесный дар, Как белое облако — у журавля, И тех, кто от змей не страшился вреда,— Молчанья яд отравлял. И вдруг, будя и смиряя страх, Раздался голос, сияющий лаской: «Я слышал, как Будда сказал в горах, Вблизи Раджагрихры, столицы царской…» Ананда! — Изгнанник, собрат орлов, Со скал взирающий благосклонно, В садах Трипитаки, в лесах Канона — Садовник первых священных слов!.. И все содрогнулись — и пали ниц, Услышав ожившее слово Будды, И тотчас взлетели, раскрасив чудо, Тысячи бабочек, сотни птиц… 5. Проповедь Ананды — Нектаром течет Учителя речь, И проповедь высока и чиста, Но как же к Ученью народы привлечь? Как сможем прервать увяданье листа? Я Буддою, словно лозой, обвит: Чтоб слову Учителя внял народ,— Придайте храмам блистающий вид, Пусть путы зренья народ порвет! Чтоб звуков сонм на душах не вис, Чтоб разум целить от словесных ран,— Введите в храмы певцов и певиц, Да будет музыкой полон храм! Ликует Будды бесстрастный дух, Светясь в улыбке своей золотой, Умерщвляя музыкой — слух, Исторгая зрение — красотой! . . . . . . . . . . . . . . . . . …Сотни бабочек, тысячи птичьих крыл — В миллионы сложились гримас, И Учителя ученик затмил, Над его ученьем глумясь!.. 1979
Подмосковье 1. Сумерки …Торопишься всегда. Из всей дороги Запомнишь два рассерженных лица, Прикосновенье липы-недотроги, Китайскую свирепость электрички. Цыганка-память, как монистом ни бряцай, Как ни гадай, как ни пляши в вагоне,— Не вспомнишь больше. Разве голос птички, Назад зовущий. Только — он утонет В неодолимом разногласье звуков Мечтами переполненного дня, И знает город: ничему не сбыться. В нем римской ратью напряженных луков Застыли провода. Его кляня, Душ тысячи — с собой покончить, спиться, Насилье совершить спешат. И вот — Мечтаний клад при близком рассмотренье Становится лишь ящиком невзгод, Ларцом Пандоры… Со святым Андреем Хотел я встретить солнечный восход На Галилейском озере. Но дожил До тьмы — разжалась крепкая рука, И в ночь скатились грохотом горошин Все страхи, все надежды, все века… 2. Рассвет …Я убежал из дома на последнем, На пригородном поезде ночном, И полустанки в упоенье летнем Меня поили ивовым вином. Я долго шел, как пьяница, сквозь поезд Полупустой, но спящим не мешал, И так просторен воздух был и порист, Что в каждый луч могла войти душа И там остаться, строя мирозданье — Свободное, понятное, свое… Земля и небо, рока нарастанье, Сцеплений неуемное нытье — Составили большую ночь июня, И после вспомнить было мудрено — Какая ночь? Рожденья накануне, Иль смерть уже сыграла в домино Белесых звезд и черноты акаций?.. Но надо было выйти на перрон И с незнакомым городком свыкаться, Как в обмороке — с мессой Кальдерон… Заря. Уподоблений всевозможных Собрались толпы в глубине души. И все ж рассвет был вовсе не художник, Деревья выявляющий в тиши, Не музыкант, весь мир — за нотой ноту — Переводящий в слух из ничего,— Он на себя иную брал заботу: Он был свободой и печалью Лота, И в нем Исхода было торжество… 3. Полдень …Подобно сливкам в глиняном сосуде — Лениво, мутно, уходя в себя, Качался полдень. В нем качались люди, Базарные прилавки и судьба. Худая бабка взвешивала творог, А рядом кот со скуки помирал, И пьяный грузчик, словно лютый ворог, Горящим взором рынок озирал: — «Торгуйте, псы, торгуйте, сколько влезет, Ничьей вины не буду разбирать,— Дождусь я часа! Мало вас повесить,— На живодерне шкуру с вас содрать!..» Но одному ему и было дело До всех других. Взойдя на крышу, он Глядел, как рынка скорченное тело Лучами попирает небосклон. Не знаю — наяву или во сне я Там время обретал или терял, И все же это было не страннее, Чем жизнь. Глухая ругань бытия, Переговоры о продаже плоти, Сухие добродетели в развес… Но разум — царь, и создает в природе Лишь то, в чем видит тайный интерес. В чем разница меж сном — и наблюденьем Над жизнью притягательно-чужой, Меж громовой утратой — и владеньем, Меж опустелым рынком — и душой?.. 4. Вечер …Совсем по-братски — наступавший вечер Просил на выпивку и следом шел, Темнея. Откупиться было нечем, И клену стало вдруг нехорошо, Он заслонился тысячью ладоней От сумерек, идущих напролом, И понял я: мы все сейчас утонем Во тьме незнанья, вон за тем углом, Поскольку до затменья не успели Пройти по миру и трехсот шагов… Уже над нами все планеты пели В гордыне Птолемеевых кругов, Вдруг — резкий альт: «Подонки! Подлецы! Втроем! Да вы смотрите — сколько крови!..» Толпа. Упавший наземь мотоцикл. От этого виденья не укроют Ни звезды, ни вселенная, в душе Обретшая последнюю реальность. Толпа и кровь. Милиция. Уже Необратимо. Девочка нашла нас Не в ночь веселья, но в последний миг, Когда пред нею занавес закрылся: В нас изумленный взгляд ее проник — И, вспыхнув, навсегда остановился. И ночь остановилась, не держа Ни дома, ни листа в своих объятьях, И шла по звездам девочка, дрожа, В зеленых, красных, как планеты, платьях… 5. Ночь …Ты вновь на цирковой ступила трос, О Ночь, мой падший ангел темнолицый, Меня чрез бездну поезд перенес — Чрез тартар сожалений, стонов, слез Тех, кто не смог прорезаться, родиться, Чтоб хоть крапивой в поле прорасти… Я знал: с живыми надо примириться, И ради них остаток сна спасти От страха… На перрон слетела птица, И он дрожал у Господа в горсти… 1981
На краю 1 Я до одиннадцати лет Не ощущал, что полон крови И что она течет во мне. Лишь на гвозде иль на стекле Разбитом — было мне не внове Ее встречать. Когда камней В меня впивались острия На обомлелом белом пляже,— Я отирал ту кровь, и даже Не понимал, что кровь — моя. В одиннадцать — иль чуть попозже — Я голос крови ощутил, Вернее — хоровое пенье, Смешенье мужества и дрожи, Грозу невспыхнувших светил, Багрово-злой цветок репейный. В ее немирном многозвучье Расслышал шепот я. Он звал Туда, где бил Девятый Вал. Повиноваться — было лучше. Меня тянуло на задворки, К цыганам, пьяницам, ворам, В тягучий пригород пустырный. Там темных судеб запах горький, Истошный пляс по вечерам — На лад настраивали лирный. И было странно, что живу Среди придурочных и умных, И сказочный пройдоха — сумрак Закат распарывал по шву… 2 …И там я встретил старика. Старик на камне возле стога Сидел и трубочку курил. Он улыбнулся мне слегка: Знакомство требует предлога. Чтоб встречный душу отворил — Порой достаточно кивка, Порой — бессмысленной улыбки: Леска сверкнет, и клюнет рыбка, И вам любая даль близка. Но в старике все было странно: Он знал — кто я, и где живу, И, подмигнув шакальим глазом, Мои рассказывал мне тайны: Что было сном, что — наяву Со мной стряслось,— его рассказом Внезапным, хлестким становилось. Светило красное зашло. Дыша тревожно, тяжело, Как роща, мрак в округе вырос, А он меня не выпускал Из колкой сети ожиданья, И голос жесткой хрипотцой Грозил, удерживал, ласкал, Смешил и приближал к рыданью, И тополиным на лицо Ложился пухом, сединою — На голову, кружась… И вдруг Разгадка мне стеснила дух: Он — это я!.. И нас — не двое… 3 …И в этот миг взошла Луна И превратила в сердце камень — Несчастный стариковский трон. И я увидел, что полна Окрестность ночи — стариками, Собак пасущими. Шатром Над ними сумрак раскрывался, И посреди бесцветных трав Был камень, как рубин, кровав, И запоздалый посвист вальса Взлетел из гаснущих окон, Сошел на землю, огляделся Средь своры хищников ручных: У самых одряхлевших, в ком Уже светилась радость детства, Из-под оправ очков стальных Слеза горючая упала На лунный кратерный пустырь. Комет огромные хвосты Мелькали в небе. Камень алый Стал сердцем ночи — и дрожал От лая, окриков хозяев, От страха звезд, глядящих в глушь. Луна в порыве мятежа С огнем вбегала в сырость залов Дворцовых — в холод бледных душ, Повелевая стать собой, Вернуться в огненную юность… И бесы полночи проснулись, И к сердцу шли на водопой!.. 4 …Я голос крови ощутил, Сливавшийся с хоралом травным, С полуночным пыланьем лиц, С шуршаньем медленных светил — И с каждым духом своенравным, Забывшим даль, избравшим близь, Обличье выбравшим земное, Из галактических прорех Влетевшим в Полночь, как в ковчег Земли — единственного Ноя!.. О — Полночь шторма, течи, крена! Горела кровь и пела кровь, Была Земля — глубокий ров, Ее с надзвездной точки зренья Непадший ангел подглядел — И усмехнулся, холодея В своей надменной чистоте: На дне колодезном, в воде Забвенья, где душа и тело Дрожат в преддверье ста смертей, Где смысл безумен — кровь поет И плачет. Кровь поет и плачет! И Ночь — чернейшая из прачек — Плоть, как белье, о волны бьет!.. Я голос крови ощутил — В одиннадцать иль чуть попозже, Он строил царство пустоты Меж глазом — и тропой светил, Меж ветром полночи — и кожей, Меж сном — и днем, меж «я» — и «ты»… Был мир отныне расчленен: В ту ночь, соединиться силясь, Мне в черном воздухе открылись Мгновенья гимн — и стон времен! 1981
Раздвиженье зрачка I — Не надоело вам жить вдалеке, Люди и вещи? — Придвиньтесь поближе, И пусть вас душа голодная слижет, Как черную баржу — туман на реке. Зрачок, разрастаясь во тьме эпохальной, Метанья, кончины и страсти вбирай! У Бога на острие пера — Шарик синий, значок музыкальный: Над нотной бумагою Млечных Путей Повисла Земля, как чернильная капля, Зрачком отражая скрещенные сабли Комет проносящихся, судеб, смертей. И Ангелы нас оставляют одних, Крича, разлетаясь в растущем все шире Зрачке псалмопевца — чернеющем мире, Над озером встреч и прощаний ночных… II …Тьмой оглушенный сосновый сонм, Звезды над озером, в озере — месяц, Жизнь холодела, над водами свесясь Оторопелым бессонным лицом. Так вкруг меня этой ночью сошлись Прошлого невозвратимые звезды, Сосны отчаянья, смолкшие грозно, Тонущая, беззащитная высь… Страха и свежести летний очаг. Трое прохожих, исполненных боли… С ними расчерченную судьбою Ночь проводил я в случайных речах. Так, появляясь один за другим На перекрестке моих сновидений, Трое исчезли… Огромные тени Бросил рассвет, и рассеялся дым… III …Пока я забвенье из озера пил, Металась Луна, как преступная совесть. Вдруг некто окликнул меня. Это был Полночный матрос, опоздавший на поезд. — Эй, кто там у берега — тень? Человек? — Такой же, как ты,— я ему отвечаю. — Ну, если ты тень,— подымайся наверх — Тут звезды и термос остывшего чаю… А впрочем, я был человеком сперва… — Я слушал его, поднимаясь по склону, И пепельной масти ночная трава, Ложась под фонарь, становилась зеленой. — В Египте служил на торговых судах… Там денег — не счесть, мы играли по крупной. Все блага вселенной нам были доступны, Но пахло пустыней в плодовых садах. Ночные дома, ювелирные лавки, Меж бурей и пристанью — в пляске кружись! Но вот — стосковался по дому, по травке: Вернулся — и пропил никчемную жизнь… Но вечно со мной этот сон, что приснился И в древнюю, страшную впутал игру.— Причина одна: не дорос я до Сфинкса, А после него — все так мелко вокруг… От озера веяло Александрией, Всей пряностью порта в последний приезд, И мы о судьбе и о снах говорили. Но вдруг, среди речи, он встал — и исчез… IV …Озеро вздрогнуло. Кто-то еще Вышел — взъерошен и ростом низок: Дикий, прикрытый рваным плащом Сельской глуши шекспировский призрак. — Эй, ты куда? — Да пусти ты, к воде! — Грязно у берега. Хочешь напиться? — Просто… Не встретил… Добрых людей. Просто… Не встретил. Хочу утопиться. — Как так — не встретил? В жизни? Нигде? — В жизни встречал. Но сегодня — подлый Выдался день. Не нашлось… Людей. Я не напился. Никто не подал…
…Ты представляешь? — Она бежит Вниз по откосу… Я оглянулся… Боже! Там… Скрежет. И — нет… Души. Целый состав об нее… Споткнулся. Ты представляешь? Застыл… Весь мир! Целый состав нашей жизни. Целый… Встал — и рассудок мой надломил. Год пролежал я в больнице. Весь белый, Вышел оттуда… И — нет… Души. И не узнаешь — сама ли… Случайно… Люди пройдут — подбросят гроши… — Месяц надменно играл лучами, Воды печально чертили круг… — А ночевать удается где-то? — Просим у Бога бабьего лета… Недосказав, исчезает вдруг… V …Облако в озеро спать улеглось, Дремлют стволы. Только душам не спится. Стук по камням — это в сердце стучится Мальчик-суворовец, третий мой гость. Месяца свет в наговорной ночи, Жутко близ озера — сонного глаза. Скорбь от простого, как травы, рассказа Ветви качает. Мы долго молчим. …Двор, коридоры, и детского дома Запах — карболка. Чужбина. Карбид… Пахнет полынью. Светлеет. Знобит. Речи тепло, и плеча, и ладони. — Девочка. Вместе росли. Вечер вальса… Нынче приехал… Дверь открывается — И оказалось, что я — ни при чем… Лес уплывает, звезда забывается, Голову мне опустив на плечо. Чтобы успеть, покуда темно, Мы в слюдяные, лунные воды Входим. Дыханье спирает у входа. Холод небес. И песчаное дно. Сосны со свода загадочно смотрят, Как погружаемся, тихо плывем Мимо созвездий расплывшихся, мокрых С мальчиком — или с Луною — вдвоем… Так, появляясь один за другим На перекрестке моих сновидений, Трое исчезли… Огромные тени Бросил рассвет, и рассеялся дым. VI …Озеро, круглый зрачок тоски, Робкие речи и кроны вместивший, Вместе со мной созревай и расти. Тихо в ночи, но под утро — тише: Век бесприютный убийственно тих С каждым рассветом. Но он не нарушит Шелеста рощи. Лишь горе, как стих, Льется, в зрачке отражаются души. Властно расти, не давай ни одной Ни потеряться, ни заблудиться!.. …Взгляд облекает озерной волной Ветер страны безутешной, родной, Судеб, смертей и рассветов единство… 1981
За́мок В конце 1918 года об этом происшествии писали все газеты. Потом его заслонили другие бурные события того времени. Без вести пропавший солдат Первой мировой войны многократно являлся во сне своей невесте с просьбой о помощи. И она, вопреки всеобщим уговорам, отправилась на поиски… I …Мир бедствий, приоткрытый для чудес, В сырой темнице — запах яблонь райских, Во мраке ада — проблески небес, Среди могильных плит — слова о ласках… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . — Чудес нам, Мерна, видеть не дано… — Как так? А белый наш костел на горке — Не чудо ли? И вот еще одно: У самых сладких яблок — привкус горький. Как раз под осень будет их полно! Так жить бы век, и дней других не знать бы, Лишь яблочное пусть горчит вино.— У нас еще три месяца до свадьбы… II …Русский царь сбирает рать С немцами на драку: Хорошо ли умирать В том бою поляку? Нам венчанья не видать В месяц желтых листьев… — Светлой Девы благодать Над тобой, Станислав! Скоро ль свидимся, иль нет,— Только знай, что Мерна Пред крестом дала обет Быть навеки верной… III …О черные полгода — В молитве о письме! Уж на полях — свобода, Уж Польша — не в тюрьме. Но нет, не это в мыслях: Полночная Луна Твердит, что жив Станислав, Что Мерна — не одна… IV …Огонек свечи под сводом Вспыхнул — и погас: Вот ее Станислав, вот он — Снится в сотый раз! Яркий, страшный сон всегдашний Под собачий вой: В замке под упавшей башней — Погребен живой! Пролил, весть немую выслав, На сердце росу: Я приду к тебе, Станислав, Я тебя спасу!.. V …Ксендз выслушал, качая головой: «Здесь нет особого секрета. Хоть умер он,— у Бога он живой, Там все живые — в Царстве Света…» Но знает Мерна: сон ее не лжив. И тихо из родного края Уходит вдаль, чтобы того, кто жив, Найти, всечасно умирая. И каждый, кто в войну от слез ослеп, Чье счастье оборвалось круто,— Выносит воду, подает ей хлеб И рад, что нужен хоть кому-то… Десятки замков на ее пути — И все на сон тот непохожи. О, только б выжить, выжить и найти… Так, верно, Ты нас ищешь, Боже!.. VI …На юге близ деревни Злота Старинный замок тоже есть. Ее остановило что-то, Дошла невидимая весть. Два года веры и скитаний, Два года — явь под властью сна… — Германцы тут стреляли, пани, И башня рухнула одна… …«Сошла с ума» — одно в их мыслях, Ей никого не убедить… — О, сдвиньте камни! Там Станислав! Как мне его освободить?! Кто со слезами, кто с усмешкой — Стоят, немотствуя, толпой… О Мерна, будь сильна! Не мешкай! Святые Ангелы с тобой!.. VII …Как в детстве, мы снова стоим и молчим, С ним за руки крепко держась. От камня он в сумраке неотличим, Лишь солнце исходит из глаз. — Хозяева ль замка ко мне так щедры, Хоть нет их на свете давно? — В подвале еще не истлели сыры, И в бочках не скисло вино… — О нет, мой любимый! Один только щедр — Тот, с Кем ты два года вдвоем, Кто всем обладает — от высей до недр, Кто в небе — и в сердце твоем!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …Мир бедствий, приоткрытый для чудес, В сырой темнице — запах яблонь райских, Во мраке ада — проблески небес, Среди могильных плит — слова́ о ласках… 1994 |